Читать книгу Помещик. Том 4. Сотник онлайн

Первый раздел букваря состоял из блоков, посвящённых буквам. Не всем. Дубли, которых в русской письменной традиции уже получилось много, он не стал выделять. Просто выбрал «правильные», на его взгляд. И проработал их в привычном для XX–XXI веках ключе. А Марфа снабдила всё это художество ещё и рисунками в стиле скетча, которым владела, чтобы даже без учителя можно было разобрать – где какая буква. Второй раздел букваря он посвятил слогам и складам. И наконец, обратился к словам. Далее же, в четвёртом разделе, он разместил маленькую хрестоматию, для чтения в которой использовал самые что ни на есть простые, но осмысленные выражения, снабдив их скетч-иллюстрациями.

Надо сказать, что иллюстраций вообще было много. Даже очень много. В среднем половина страницы заполнялась именно графикой. А в первой же части, посвящённом буквам, иллюстрации так и вообще достигали семидесяти-восьмидесяти процентов информации.

В самом конце букваря располагалась справочная часть. Там Андрей разместил таблицу с полным алфавитом, названием букв, их звучанием, числовым соответствием и соответствием глаголице, включив туда даже те буквы, которые не описывал, считая дублями или утратившими смысл. А далее, за таблицей, просто записал перечень основных, предельно просто сформулированных правил, так или иначе связанных с чтением и письмом. Завершал же справочную часть он таблицей специальных символов. Причём не только той, что уже употреблялась, но и той, которая требовалась в некой перспективе, вроде всякого рода двоеточий, многоточий, запятых и так далее.

Получилось довольно добротно и основательно. Во всяком случае, на фоне того, что вообще в те годы существовало. Не только на Руси, но и в принципе в мире.

Тут нужно отметить, что восприятие грамотности в XX–XXI веках и ранее очень сильно отличалось. Причём не в деталях, а в принципе. Дело в том, что справочников и словарей до конца XIX века попросту не существовало. Во всяком случае, в России, в которой внятной регламентации языка до советской эпохи не существовало вообще. По крайней мере, всеобъемлющей, из-за чего все эти вещи и не выступали эталоном правильности. Вместо них опирались на читательский опыт[16] и своё виденье вопроса. Это отмечал ещё Белинский в начале XIX века, говоря о том, что в русском языке столько же правописаний, сколько книг и журналов[17].